Интердикт

Журналист Максим Соколов — о том, почему «религиозное отлучение» России от всеблагого Запада оказывается недейственно

Максим Соколов. Фото: Глеб Щелкунов

Хотя карающий меч упал и санкции со стороны США и ЕС объявлены, до сих пор отсутствует объективная и беспристрастная прикидка того, какой вред они принесут российскому хозяйству, а значит — всем жителям России.

Хотя при чисто прагматическом взгляде на санкции именно ради причинения вреда их и вводят: испытав тяготы и неудобства, а то и гибельную нужду, граждане подвергшейся санкциям страны сообразят, что виной всему опрометчивая политика руководства и пожелают избавиться от него, призвав к власти людей более уступчивых и лучше умеющих ладить с западными державами. Вопрос о вреде тем самым является ключевым, но оценка отсутствует — притом что всем интересно.

Вместо бухгалтерской калькуляции предлагается совершенно иное. А именно яркое и выпуклое описание того, как низко теперь упадет (собственно уже упал) статус России и лично В.В. Путина. «На Земле больше нет субъекта международного права под названием «Россия». Есть только территория повышенной опасности, и эту опасность надо ликвидировать… От нее, огромной, непредсказуемой и опасной, будут шарахаться все». И далее у другого автора: «Надо вдуматься в шутку Маккейна: «Россия? Это — бензоколонка, решившая, что она государство». Иначе говоря, одним ранним утром Российская Федерация, ранее бывшая государством, признанным членом различных международных собраний, превратилась в частное предприятие «группы лиц»... владельцы бензоколонки больше не признаются респектабельными держателями суверенитета». Россияне, ликующие от санкций, проговаривают всё четче и лучше, чем сами санкционеры.

Такой взгляд далек от экономики и ближе к чисто религиозному. Россия — и прежде бывшая второсортным партнером, не допускаемым дальше предбанника, но всё же партнером, — теперь за грехи своих правителей подвергается полной экскоммуникации. Даже суверенитет, доселе рассматривавшийся как самостояние державы и зависящий только от ее воли и мощи, теперь полагается вещью условной. Он может быть дарован всеблагим Западом, но им же может быть и отъят. Слова Спасителя «Я говорю тебе: ты — Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее; и дам тебе ключи Царства Небесного: и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах, и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах» тут решительно прилагаются к Вашингтону и викарному Брюсселю, причем с такой несокрушимой уверенностью в праве вязать и разрешать, которая даже не всем папам была свойственна. Тут ультрамонтанство, сильно припахивающее религиозным самозванством — дальше некуда.

Тогда и санкции следует рассматривать не как вымаривание материальным голодом, но как властный интердикт, налагаемый на целую страну некоторым вселенским первосвященником. М. Твен в романе «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура» описал, что имеется в виду: «На другое утро я был уже у английских берегов. В Дувре в гавани стояли корабли, но со спущенными парусами и без всяких признаков жизни. Было воскресенье, но в Кентербери на улицах — никого. И удивительней всего, что нигде не видно было ни одного священника, не зазвонил ни один колокол. Тоскливая тишина смерти царила всюду. Я ничего не мог понять. Наконец в конце города мне попалась похоронная процессия; гроб провожали только родственники и друзья покойного, священника с ними не было, — похороны без колокольного звона, без чтения Священного Писания, без свечей. Рядом была церковь, но, плача, они прошли мимо и не вошли в нее. Я взглянул на колокольню и увидел, что колокол завешен черным, а язык его подвязан. И я обо всем догадался! Теперь я понял, какое бедствие постигло Англию. Вторжение? Вторжение — вздор по сравнению с этой бедой. Имя ей — Отлучение… Глубокая тишина всюду… люди не разговаривают, не смеются, не толпятся — они понуро бредут поодиночке, с тоской и страхом в сердцах».

Или, говоря сухим языком справки, «Интердикт представляет собой отлучение от Церкви не отдельного прихожанина, а сразу большой группы: деревни, города, области, или даже государства. На территории, находящейся под интердиктом, не проходили богослужения, не отправлялись требы (крещение, венчание, отпевание и пр.)».

В Средние века интердикт был последним доводом Рима в борьбе со светскими владыками, и доводом весьма действенным. Перед отлучением, наложенным на страну, смирялись и английский король, и германский император. Однако это было именно в Средние века — время непререкаемой духовной власти Рима. С началом эпохи Реформации, когда эта власть стала весьма пререкаемой, интердикт утратил силу сверхоружия.

Если сегодня папа, задумав покарать Ф. Олланда за еллинские мерзости, наложит на Францию отлучение, цель интердикта, то есть смирение и покаяние Олланда, вероятно, не будет достигнута.

Произошла, говоря мирским языком, демонополизация духовной власти. Впрочем, она имела место и раньше. После взаимных клятв, наложенных друг на друга Римом и Константинополем в 1054 году, папа мог дополнительно отлучить греков и русских, но это не произвело бы на них сокрушительного действия. Персы и китайцы тоже вряд ли бы вострепетали.

Вполне возможно, что и в Вашингтоне, и в Брюсселе, да и в Москве члены круга верных-праведных искренно верят в дарованное западным державам свыше право вязать и разрешать. Но для действенности интердикта нужно, чтобы и отлучаемые искренно верили в это право. А вот этого важного условия — глядя на поведение В.В. Путина — сильно недостает.