Август Четырнадцатого

Журналист Максим Соколов — о зловещей рифме истории в связи со столетием Первой мировой

Максим Соколов. Фото: Глеб Щелкунов

Весь июль 1914 года — последний месяц жизни Старой Европы — великие державы провели в судорожных консультациях и дипломатических маневрах. Посольства и министерства  иностранных дел работали в авральном режиме, причем всю эту горячку нельзя было назвать отчаянными, хотя и неудачными попытками спасти мир в последнюю минуту и остановиться у края пропасти. Содержание бешеной дипломатической активности было иным — застолбить за собой наиболее выгодные позиции ввиду всё равно уже неизбежной войны.

Всеобщее маневрирование кончилось тем, что 28 июля Австро-Венгрия объявила войну Сербии, но настоящий обвал наступил тремя днями позже, когда в схватку между собой непосредственно вступили великие державы. 1 августа 1914 года германский посол в Петербурге Пурталес вручил министру иностранных дел Сазонову ноту об объявлении войны, после чего костяшки домино, цепляя одна другую, пошли падать неудержимо. Германия объявила войну Франции, Британия — Германии, Австро-Венгрия — России, Франция и Британия — Австро-Венгрии.

На исходе первой недели августа весь европейский континент был охвачен войной, которой было суждено продлиться 4 года, похоронить четыре империи — Российскую, Австро-Венгерскую, Германскую и Османскую — и унести жизни 20 млн человек. 10 млн солдат и столько же — мирных жителей. Не мудрено, что слова «Август Четырнадцатого» навсегда приобрели роковое звучание, напоминая, как бывает, когда уютный, культурный и благоустроенный мир в одночасье навсегда делается вчерашним миром, а на смену ему приходит «не календарный, настоящий двадцатый век».

Пришествие настоящего двадцатого века тогда не предвидел практически никто. Не только императоры Николай II, Вильгельм II и Франц-Иосиф I ужаснулись бы, если бы им в магическом стекле показали, как будут выглядеть ошметки их империй в конце 1918 года. Мало радости испытали бы и президент Пуанкаре с премьером Асквитом, сумей они провидеть торжество своих победивших держав. «Каждое село — могила братская, города — завод протезный», а бурное веселье, охватившее Лондон и Париж в 1919 году по своей доброкачественности сродни не менее бурному веселью Москвы начала 1990-х — пир во времена чумы.

В 1919 году, когда миллионы трупов еще догнивали в долинах Фландрии, веселье победителей носило еще более макабрский оттенок. Тем более что радоваться было особо нечему. Поверженные Германия и Россия лежали растерзанные и издыхающие, но реванш был неизбежен и не заставил себя особенно долго ждать, победители же надорвались. Франция навсегда перестала быть первостатейной державой, Англия после Первой мировой войны неуклонно эволюционировала к статусу младшего брата заокеанской державы. Была владычица морей, да сплыла.

Всего этого в Августе Четырнадцатого не ожидал никто. Все генеральные штабы (и политические штабы тоже) всех воюющих сторон закладывались на то, что война продлится несколько месяцев, много — полгода, после чего мирная конференция закрепит плоды победы, всё расставит по местам и народы заживут по-прежнему. Мирной конференции в Версале 1919 года, о которой победителем — не побежденным — было сказано: «Это не мир, это перемирие на 20 лет», не предвидел тоже никто. Все мыслили краткосрочными расчетами — и домыслились.

Случись Великая война годом-двумя раньше, в 1912 или 1913 году, — что вполне возможно, пороховым погребом Старая Европа не в одночасье сделалась, — столетие рокового августа тоже, конечно, наводило бы на всякие современные мысли, не без этого, но все же носило бы по преимуществу мемориальный характер. В мирном августе 2012 или 2013 года столетие свелось бы к воспоминанию о том, что было, и прошло, и быльем поросло.

Но история любит зловещие рифмы, и в августе 2014 года, когда министерства иностранных дел, как встарь, снова работают в авральном режиме, на юго-восточной оконечности старого континента опять льется кровь, а то, что будет через 4 года, в 2018 году, опять не знает никто, да никто особенно об этом и не думает, ибо все заняты сиюминутными политическими ходами, столетие Великой войны — день в день — выглядит особенно зловеще. «Впервые за сто лет и на глазах моих меняется твоя таинственная карта».