Going out

Журналист Максим Соколов — о том, почему эмиграция мастеров культуры по нынешним временам обмельчала

Значение выражения «каминг-аут» теперь знают все: «Трубы и литавры. Выходит Иванов и публично объявляет, что живет с Петровым как с женщиной. Всеобщее ликование. Музыка играет туш». Но подобно тому, как во всеобщем языке имеются парные глаголы tocome и togo, так и жанр каминг-аута дополнился жанром гоуинг-аута: «Трубы и литавры. Выходит Иванов и публично объявляет: "Я на Запад удаляюсь от ужасных здешних мест»".

Единственная проблема гоуинг-аута — с музыкальным завершением. Идеальным тут был бы хор «Ах, на кого ты нас покидаешь, отец наш! Ах, на кого ты нас оставляешь, родимый!». Однако вместо этого исполняется либо песня «Дорожная» хорового общества «Ленинград» п/у артиста С.В. Шнурова («Ехай на…»), либо, что еще ужаснее, ибо ломает всю драматургию действа, не исполняется ничего. «Удаляешься — так удаляешься, вольному воля, а граница открыта». Вместо возвышающего душу торжественно-траурного ритуала выходит пшик.

Не всегда удается дважды войти в одну и ту же реку.

Сорок лет назад, когда гоуинг-аут также имел место, драматический хор вполне раздавался, а искреннее «Ехай на…» — нет. Посылание проклятий вслед в газетных рубриках «За кулисами диверсий» не в счет, ибо официоз, причем кондовый, есть официоз. То, что не от души, то не считается.

Причина тому, что драматический хор тогда звучал, а теперь нет, прежде всего в том, что тогда был подлинный драматизм, а ныне его нет. Даже в брежневские вегетарианские 70-е (умолчим уж о более ранних эпохах) отъезд был разлукой навсегда. «Аэродром похож на крематорий». При таком расставании горькие чувства неизбежны.

В середине 2010-х, когда рейсы из Москвы отправляются обычным чередом и отнюдь не навсегда, вызвать в душе ту давнюю горечь расставания не получится. Аэропорт похож только на аэропорт. Тем более что и расставание не получается. Объявив торжественный гоуинг-аут, мастера культуры всё больше ездят туда да обратно. Речь идет скорее об увеличении мест возможного базирования, чем о вечном изгнании. А все-таки есть различие между умножением удобств и экзистенциальным выбором. Если бы Данте курсировал между Равенной и Флоренцией, великим изгнанником его бы не называли.

Есть, конечно, многие лондонские изгнанники, есть изгнанник Кох, изгнанник Невзлин, изгнанник Ходорковский, которые воздерживаются от курсирования туда-сюда, но навзрыдного «Россия уезжает из России» по поводу Коха или Чичваркина не произносят даже самые решительные агитаторы и пропагаторы. Иная Россия хоть бы и вся уехала.

Случаи Алигьери Коха и Ганнибала Чичваркина совсем пародийны, но вообще-то беда всего нынешнего гоуинг-аута в откровенной мелкости. Будь там фигуры, по своему культурному значению равнозначные Бродскому, Ростроповичу, Зиновьеву, к торжественному объявлению об отъезде прислушивались бы больше, но отъезд Гельмана в Черногорию или окончательное переселение Чхартишвили в нормандский замок — кого это может заинтересовать? Что на это сказать? Только охлажденное напутствие «Коль не любишь, не мил, Бог с тобою. // Коли лучше найдешь — позабудешь, // Коли хуже найдешь — пожалеешь» — и ничего более.

Мастера культуры, так малоудачно представляющие гоуинг-аут, в том не совсем и виноваты. Мелкость свойственна не только деятелям освободительного направления. Деятели хоть охранительного, хоть глубоко самобытного направления тоже мощью и масштабом не поражают. Вероятно, эпоха такая.

Но уж такая она или эдакая, а требований ума и такта никто не отменял. Торжественный гоуинг-аут откровенно смешон, хотя устроители таких действ, вероятно, предполагают совершенно другой эффект.