Освободительный поход, или почему «на кресах» были рады избавлению от поляков

17 сентября 1939 года Красная армия вступила на территорию распавшейся под ударами вермахта Второй Речи Посполитой, чтобы взять под защиту от немцев население Западной Украины и Западной Белоруссии.

Украинские и белорусские женщины встречали красноармейцев цветами, а на пленных польских офицеров выплёскивали грязную воду, крича: «Вот и настал конец вашему польскому господству!».

Чтобы понять, почему так происходило, надо вспомнить о том, какую политику в 1920–1939 годах проводила Варшава «на кресах» (польск. Kresy Wshodnie — восточные окраины). Этим словцом поляки именовали оккупированные ими территории Западной Украины, Западной Белоруссии и южной Литвы.

«Поляки низшего сорта»

Удивительно, но факт: часть белорусской интеллигенции поначалу всерьёз надеялась на то, что поляки, воссоздав в 1918 году свою государственность, помогут сделать это и белорусам.

Однако паны быстро показали, сколь оторванными от реальности были эти прекраснодушные надежды. Уже в 1921 году газета «Белорусские ведомости» констатировала: «Отношение к белорусам со стороны многих начальников и определённой части общественности очень пренебрежительное. Нас считали то москалями, то большевиками, то вообще людьми второго сорта. Беларусь, частично попавшая под власть Польши, поделена на провинции-воеводства, и не видно, чтобы в этих воеводствах проводилась политика по принципу, объявленному в первые дни польского господства в нашем краю: «равные с равными, вольные с вольными…»»

Верхом наивности было ждать от поляков того, что, бросая в качестве приманки такие лозунги, они реализуют их на практике. Более того, Юзеф Пилсудский, выступая 1 февраля 1920 года в Вильно, недвусмысленно пообещал, что никаких политических уступок «в пользу белорусской фикции» делать не собирается. И это своё обещание руководитель Второй Речи Посполитой сдержал.

Пилсудский не сказал ничего нового или оригинального. Известный белорусский историк Кирилл Шевченко напомнил о том, что лидер польской национальной демократии Роман Дмовский «в одной из своих работ ещё в начале ХХ века откровенно отзывался о белорусах, литовцах и украинцах как «о поляках низшего сорта», неспособных к собственной государственности. Отрицание Варшавой какого-либо права белорусов на собственную государственность или даже на автономию логично вытекало из общего восприятия белорусов польским общественным мнением как «этнографического материала», который следовало проглотить и переварить»».

Как видим, конкурировавшие между собой польские политики к белорусам и украинцам относились примерно одинаково.

Полонизация населения «Кресов»

Варшава сразу взяла курс на полонизацию окраин. В 1921 году накануне переписи населения «Белорусские ведомости» с тревогой писали: «Важно, кто именно будет проводить опрос: местные гражданские лица или нет. Если вопросы о национальности будут задавать жандармы, полицейские или стражники «стражи кресовей», то они способны выбить у человека согласие не только с тем, что он поляк, но даже с тем, что он — китаец…»

Опасения оказались не напрасными: численность поляков «на кресах» резко увеличилась. По официальным результатам переписи, в Новогрудском, Полесском, Виленском и Белостокском воеводствах проживало 1034,6 тыс. белорусов. Хотя даже польские исследователи оценивали реальную численность живших в Польше белорусов примерно в полтора миллиона человек. Оценки западнобелорусских общественных деятелей колебались в интервале от двух до трёх миллионов человек.

Того, что Варшава, не стесняясь, проводила «на кресах» политику полонизации, не скрывают и некоторые польские историки.

К примеру, Гжегож Мотыка пишет: «Прежде всего полонизация коснулась различных учреждений: из них были устранены все те, кто отказался принести присягу на верность польскому государству. Затем были ликвидированы украинские кафедры львовского университета; кроме того, было решено, что отныне право учиться в университете будут иметь только польские граждане, прошедшие службу в Войске Польском. Наконец, 5 декабря 1920 года вся Галиция была разделена на четыре воеводства: краковское, львовское, тернопольское и станиславовское. При этом границы воеводств были отодвинуты на запад так, чтобы изменить демографический состав населения в пользу поляков. Таким образом, во львовском воеводстве оказались уезды, населённые по преимуществу поляками: жешовский, кольбушовский, кросненский и тарнобжегский. Восточная Галиция получила официальное название Восточная Малопольша. Тогда же, в декабре 1920 года, Законодательный Сейм принял закон о выделении на выгодных финансовых условиях заслуженным солдатам и инвалидам войны — жителям центральных районов Польши — земель на Волыни…»

Именно там в 1943 году и произошла печально знаменитая Волынская резня.

Формально Конституция Польши гарантировала равные права всем польским гражданам независимо от национальности и религиозной принадлежности.

«Однако в действительности привилегированной группой стали этнические поляки, — признаёт Мотыка. — Яркой иллюстрацией того, как конституционные права соблюдались на практике, служит следующий факт: во Второй Речи Посполитой ни один неполяк никогда не занимал поста министра, воеводы или хотя бы городского головы».

Полякам, проводившим такую политику, не стоило рассчитывать на симпатии белорусского, украинского и литовского населения страны.

«Польша потерпела военный разгром»

14 сентября 1939 года газета «Правда» сообщила, что, хотя с начала военных действий между Германией и Польшей прошёл «десяток дней, уже можно утверждать, что Польша потерпела военный разгром, приведший к потере почти всех её политических и экономических центров».

Два дня спустя германские войска находились на линии Осовец — Белосток — Бельск — Каменец-Литовск — Брест-Литовск — Влодава — Люблин — Владимир-Волынский — Замосць — Львов — Самбор, оккупировав половину территории Польши.

Немцы заняли Краков, Лодзь, Гданьск, Люблин, Брест, Катовице, Торунь и другие города разваливавшегося на глазах государства.

17 сентября в 3 часа 15 минут польский посол Вацлав Гжибовский был вызван в Наркомат иностранных дел, где заместитель народного комиссара иностранных дел СССР Владимир Потёмкин зачитал ему ноту правительства СССР:

«Господин Посол!

Польско-германская война выявила внутреннюю несостоятельность польского государства. В течение десяти дней военных операций Польша потеряла все свои промышленные районы и культурные центры. Варшава, как столица Польши, не существует больше. Польское правительство распалось и не проявляет признаков жизни.

Это значит, что польское государство и его правительство фактически перестали существовать. Тем самым прекратили своё действие договоры, заключённые между СССР и Польшей.

Предоставленная самой себе и оставленная без руководства, Польша превратилась в удобное поле для всяких случайностей и неожиданностей, могущих создать угрозу для СССР. Поэтому, будучи доселе нейтральным, Советское правительство не может больше нейтрально относиться к этим фактам.

Советское правительство не может также безразлично относиться к тому, чтобы единокровные украинцы и белорусы, проживающие на территории Польши, брошенные на произвол судьбы, оставались беззащитными.

Ввиду такой обстановки Советское правительство отдало распоряжение Главному командованию Красной Армии дать приказ войскам перейти границу и взять под свою защиту жизнь и имущество населения Западной Украины и Западной Белоруссии».

Выслушав озвученные Потёмкиным чеканные формулировки официального документа, Гжибовский, как следует из записи беседы, заявил, что не может его принять, ибо «польско-германская война только начинается и нельзя говорить о распаде польского государства».

Услышав это оторванное от реальности заявление, Потёмкин напомнил Гжибовскому, что «он не может отказаться принять вручаемую ему ноту. Этот документ, исходящий от Правительства СССР, содержит заявления чрезвычайной важности, которые посол обязан донести до сведения своего правительства».

Пока польский дипломат кочевряжился, нота была доставлена в посольство Польши в Москве. А в 5 часов утра части Красной армии и оперативные группы НКВД перешли государственную границу с Польшей.

Беглое правительство Польши отреагировало на ноту правительства СССР столь же неадекватно, как и Гжибовский, заявив: «Польское правительство протестует против изложенных в ноте мотивов советского правительства, поскольку польское правительство исполняет свои нормальные обязанности, а польская армия успешно даёт отпор врагу».

«Это было, мягко выражаясь, не совсем правдой, — прокомментировал заявление высокопоставленных беглецов профессор Львовского института МВД Украины, доктор юридических наук Владимир Макарчук. — Показательно, что впервые указанный «протест» удалось обнародовать больше, чем через неделю после побега, и то далеко за пределами Польши».

Тем временем белорусы и украинцы встречали Красную армию как освободительницу. Одновременно они стремились выместить на поляках злобу, копившуюся годами. В ряде мест народ взялся за оружие. Историк Михаил Мельтюхов пишет, что 20 сентября моторизованная группа 16-го стрелкового корпуса под командованием комбрига Розанова «у Скиделя столкнулась с польским отрядом (около 200 человек), подавлявшего антипольское выступление местного населения. В этом карательном рейде было убито 17 местных жителей, из них два подростка 13 и 16 лет».

Жестокие расправы над населением не могли спасти агонизирующую польскую власть от краха. Показательно, что поляки, ранее строившие планы захвата Советской Украины, в сентябре 1939 года предпочитали сдаваться Красной армии, боясь попасть в руки украинских и белорусских крестьян.

Подтверждением тому служит донесение Льва Мехлиса от 20 сентября: «Польские офицеры… как огня боятся украинских крестьян и населения, которые активизировались с приходом Красной армии и расправляются с польскими офицерами. Дошло до того, что в Бурштыне польские офицеры, отправленные корпусом в школу и охраняемые незначительным караулом, просили увеличить число охраняющих их, как пленных, бойцов, чтобы избежать возможной расправы с ними населения».

«Большинство населения Западной Беларуси, — пишет белорусский историк Михаил Костюк, — после почти двадцатилетнего национального, социально-экономического и политического угнетения со стороны польских властей радостно приветствовало Красную Армию, встречая её хлебом и солью. Во многих местах проходили многотысячные митинги, вывешивались красные флаги. Это был искренний порыв людей, которые верили в своё освобождение и в лучшую жизнь».