Наши предки скифы…

«Наши предки скифы были отважными наездниками и тонкими ценителями искусства». Вас ничего не смущает в этой фразе? Меня, честно говоря, нет. Хотя она построена по образцу ставшей анекдотом фразы из французского учебника, по которому якобы учили историю африканские дети в колониях: «Наши предки галлы были высокими, светловолосыми и голубоглазыми».

Марк Ферро в своей замечательной книге «Как рассказывают историю детям в разных странах мира» (М., 1992, с. 37) решительно опроверг этот миф, ссылаясь на исследование Дениз Буш – в колониальной Африке той эпохи, к которой относится анекдот, в школу ходили только белые потомки галлов, а французская историческая мысль не включала еще кельтское наследие в свой горизонт. Она начиналась с Хлодвига и Суассонской чаши.

Экспансия французской истории в кельтскую Галлию началась позднее, но была столь основательна, что породила этот анекдот – ведь очевидно же, что все началось с галлов, что Обеликс – прямой предок Жерара Депардье. И вот уже Фернан Бродель в своем последнем исследовании «Что такое Франция» посвящает треть второй книги галльскому периоду и оставленным кельтами глубинным историческим структурам. По крайней мере, еще вчера (что сегодня стало с французской идентичностью – не знаю, как бы не появились новые учебники «Наши предки, жившие в Тимбукту...») для французов было несомненно, что их национальная история начинается не с Хлодвига и даже не с Верцингеторига, а с первых живописцев пещеры Ласко.

Так или иначе, аналогичная экспансия России в собственное прошлое, похоже, так и не состоялась. Про скифов если и вспоминали, то в виде курьезной картины Васнецова «Битва скифов со славянами», или в не менее курьезных ламентациях Блока: «Да, скифы – мы! Да, азиаты – мы, С раскосыми и жадными очами!» И это притом, что были уже к тому моменту опубликованы работы одного из величайших историков, которых когда-либо родила Россия – Михаила Ивановича Ростовцева, в частности «Эллинство и иранство на юге России». Там все было рассказано об индоевропейском происхождении скифов и отсутствии у них «раскосых очей», об их культурном синтезе с эллинами...

От дореволюционной «истории с Рюрика» мы перешли к «истории СССР», представлявшей собой разрозненную мозаику механических вкраплений республиканских историй в марксистскую модель русской истории. Вы помните, что писалось в классическом советском учебнике Нечкиной-Лейбенгруба для 7 класса о тех же скифах или о греческих городах северного Причерноморья? Я – нет. Хотя почему-то помню неожиданно подробные рассказы о царстве Урарту или восстании Бабека. Еще помню неожиданную патриотическую гордость за Трипольскую культуру – кажется, единственную повисшую в воздухе попытку как-то интегрировать дославянское прошлое Русской равнины в (интер)национальную модель истории.

Для тех, кто постарше, были еще эксперименты академика Б. А. Рыбакова с сопричтением геродотовских скифов-пахарей к славянам. Сама логика этого эксперимента была неожиданно биологизаторской для советского интернационализма. Если «скифы-пахари» – славяне, то это наша история, а если нет, то уже вроде как и не наша. Автора этих строк меньше всего можно заподозрить в невнимании к этническому началу в истории, но подобная постановка вопроса абсурдна по сути и воспитательно вредна.

Сложилась парадоксальная ситуация – при том, что исторические процессы на Русской равнине были гораздо более органичны, чем исторические процессы на Западе Европы, наша история начинается как бы с нуля – со славянского расселения в 7 веке. При этом мы подсознательно конкурируем с Западной Европой, где у французов – предки галлы, у англичан кельтская предводительница Боудика сопротивляется римлянам, у немцев тех же римлян громит в Тевтобургском лесу Арминий, об итальянцах и их непосредственном происхождении от Марса через Рею Сильвию я вообще молчу.

Почему при этом русская история начинается со второго акта – мне не очень понятно. Ни с позиции современной науки, предпочитающей изучать историю длительной временной протяженности, ни с позиции патриотизма и педагогики, которые должны искоренять комплекс исторической неполноценности, а не способствовать ему. Результатом становится то, что наш образованец и полуобразованец изобретает и поглощает конструкции поп-истории, фоменковщину, «этруски – это русские», «проторусичей городов Сунгири», восполняющие ту потребность в эпическом масштабе, которую не найти в учебниках.

На мой, конечно, субъективный взгляд, не будет никакой беды, если наш школьник начнет изучение родной истории с подробного и красочного рассказа о находках в Костенках, Сунгири, Мальте и даже если встретит такое парадоксальное (но постепенное входящее в оборот) выражение, как «цивилизация охотников на мамонтов».

Если ему расскажут о древнейших металлургических центрах на территории нашей страны и ее протогородах, завесу над которыми приоткрыли раскопки Аркаима (почему эта тема была, по сути, оставлена нашей наукой на откуп оккультистам и душевнобольным – мне тоже не очень понятно).

Если он узнает, что именно из русских степей был дан старт широкой экспансии индоевропейцев, изменившей лицо древнего мира.

Если он осознает, что те скифы, курганы которых были рассеяны по русской степи, это те самые скифы, которые разгромили Ассирийскую империю и несколько десятилетий наводили ужас на Древний Восток – «колчан его – как открытый гроб; все они люди храбрые» (Иерем. 5:16).

Если он получит представление о той стратегической роли, которую сыграла победа скифов над Дарием и лучшими персидскими войсками в том, что огромная Персия так и не смогла сокрушить маленькие полисы Греции.

Если он воспримет как свое наследие греческих причерноморских городов – их искусства, принесенного ими городского образа жизни и гражданского сознания.

Если слова «Херсонесской клятвы» он воспримет как часть своего исторического наследия: «я буду единомыслен относительно благосостояния города и граждан... не нарушу демократии, и желающему предать или нарушить не дозволю и не утаю вместе с ним... не дам и не приму дара ко вреду города и сограждан...».

Если перед ним развернется трагическая картина скорого создания черноморской державы готов и скорого же ее падения под ударом гуннов – события, изменившего как историю Западной Европы, куда готы и гунны пришли, так и Европы Восточной, откуда они ушли, освободив место новым историческим силам.

Если, наконец, спор о варягах, о котором он обречен узнать, будет проходить для него не в пустоте идеологических противостояний, а в конкретном узле теснейших взаимоотношений между славянами, скандинавами и (не будем забывать!) балтами и финнами в Циркумбалтийском регионе.

И когда наконец в 882 году с захватом Олегом Киева на историческую сцену выйдет единое Русское государство, оно предстанет перед нашим школьником как плод тысячелетних исторических процессов, а не как случайный, изолированный и непонятный феномен.

Опорой его исторического сознания станет не тысячелетие, но тысячелетия.