Вихри враждебные

  Максим КОНОНЕНКО

Днями в интернетах случился нелепый скандал, предметом которого стал пост профессора филологии Гасана Гусейнова. В своем полном боли тексте профессор возмутился тем, что в Москве не продается никаких изданий на языках других народов, «кроме того убогого клоачного русского, на котором сейчас говорит и пишет эта страна».

«Эта страна» наградила профессора заслуженной славой. Было обсуждено многое: сам профессор, Высшая школа экономики, где он преподает, его имя с фамилией. А также другие аспекты, очень занимательные, но, тем не менее, не имеющие ни малейшего отношения к главному.

Сам профессор дал многочисленные объяснения, в которых пытался объяснить, что именно он имел в виду. Что, в общем, само по себе уже странно, поскольку дипломированный филолог должен быть способен внятно сформулировать свою мысль. Он же все таки лекции студентам читает.

Впрочем, пытался объяснить написанное не только он. Но и многочисленные толкователи. Вот, скажем, как обычно яркий Глеб Олегович Павловский пишет: «Загляните в тыщу комментов к посту: там не говорят по-русски, а милицанера зовут. Чернь, причем не русская чернь. Истерящая подментовка, задорновская глупота». Не будем дискутировать о том, является ли словосочетание «тыщу комментов» частью того самого «убого клоачного русского», о котором переживает профессор Гусейнов. Тем более, что сам он (то есть — профессор) свой пост малодушно стер. Видимо, не выдержав громогласных оваций.

Всё это частности. Суть вопроса в другом: профессор филологии возмущается тем, что язык, который есть предмет его изучения, развивается куда-то не туда, куда бы хотелось профессору.

Ну это как если бы какой-нибудь условный метеоролог Вильфанд не рассказывал нам о том, что происходит в природе, а выступал бы в ООН, как Грета Тунберг, с апокалиптическими констатациями. И писал бы на Фейсбуке про «убогую клоачную атмосферу, сложившуюся сейчас над этой страной».

Но ведь русский язык, как и циклоны с антициклонами, не зависит ни от профессора, ни от этости сейчашней страны (редактор, пожалуйста, не правьте этот образчик убогого и клоачного), ни от постановлений Института русского языка, ни даже от словарей, хотя обратному все время учат нас известные радио-специалисты.

Нет, русский язык (как, впрочем, и любой другой язык) — это стихия. И мне, право, неловко объяснять это профессору филологии. И я, конечно, отдаю себе отчет, что профессор всё это понимает. Потому что за этой нелепицей с сейчашней страной (редактор!) кроется очевидная драма. У профессора отнимают его, профессора, русский язык. Отнимают язык у Глеба Олеговича. И, главное, кто отнимает! Чернь! Клоака! Подментовка и глупота. В одной классической советской экранизации классического советского романа это формулировалось так: «Мятущаяся интеллигенция среди народа». За тем небольшим исключением, что эта интеллигенция не хочет метаться среди народа. А хочет восседать над.

Это отчаянное сопротивление стихии вызывает у меня уважение. Мне сразу же вспоминаются трагические кадры легендарного кинофильма «Юность Максима», где Борис Чирков, глядя на мироздание глазами, «которые никогда не солгут», поет «Варшавянку»: «Вихри враждебные веют над нами, тёмные силы нас злобно гнетут». Только теперь, как это констатировал еще много лет назад покойный Антон Борисович Носик, всё перевернулось. И тёмные силы злобно гнетут тех, кто сто лет назад злобно угнетал героя Бориса Чиркова. А тёмные силы в хороших костюмах засели в залах пленарных заседаний и девочек наших ведут в кабинет. Причем девочки в кабинет охотно идут.

И не дай бог представить нам победу мятущейся интеллигенции над всей этой «подментованной чернью». Ну, как победил когда-то сатрапа герой Бориса Чиркова. Потому что тогда «этой стране» придется ответить за всё. В том числе — за Буковского.

Впрочем, хватит пугать. Конечно, интеллигенция не победит. Больше того — она просто исчезнет. Просто потому, что она не нужна. А останется этот вот самый народ, который будет продолжать клоачить и убожить свой (свой!) язык примерно до той же степени, до какой доклоачили и доубожили современный английский. Да, я соглашусь с поддерживавшими профессора комментаторами: язык русского политеса чудовищен. Но он ничуть не хуже языка политеса, скажем, американского. Когда некто может произносить речь в три часа, и вы вроде бы понимаете каждое слово, но вот о чем всё это — не понимаете. Нет, я это не про «у них негров вешают», отнюдь нет. Я про то, что каждый живой язык всегда проходит свой путь. И мы можем сидеть на берегу и наблюдать — но мы не в силах этот язык изменить. Даже Пушкин не смог. А профессор Гусейнов, конечно, не Пушкин. В чем можно убедиться, прочитав у него в Фейсбуке стихотворение от 24 августа сего года.

И второй тезис: не надо считать свой народ подментованной чернью. Народ — та же стихия. И вы либо живете, приспосабливаясь к этой стихии и становясь ее частью. Или съезжаете куда-нибудь в Черногорию. Где, впрочем, тоже есть свой народ. И он — voila! — примерно такой же, как здесь.

Хотя, конечно, не мне уговаривать уважаемых людей сделать выбор. Взрослые люди тем и отличаются от детей, что они в состоянии сделать этот выбор самостоятельно.

Я свой выбор сделал давно.

И поэтому меня современный русский язык совершенно не парит.

Он мне по кайфу.
RT