Русофобскую пропаганду первым изобрел немец

Фото: общественное достояние

Владимир Веретенников

Ровно 540 лет назад ливонские рыцари осадили Псков, началась русско-ливонская война − одна из многих, но особенно примечательная. Именно тогда ландмейстер Тевтонского ордена выпустил в Европу фантом «русской угрозы», который в итоге пережил и его, и Орден − и существует по сей день. Проще говоря, санкции и русофобскую пропаганду изобрели еще в XV веке − и вот для чего.

Тяжелым и грозным оказался январь 1480 года для жителей Псковской земли. Отряды главы ливонского ландмейстерства Тевтонского ордена Бернхарда фон дер Борха внезапно пересекли границу и двинулись на псковитян огнем и мечом. Сначала пришельцы захватили Вышгородок, разграбив его и вырезав жителей, а 20 января осадили Гдов. Так началась очередная русско-ливонская война.

Жители Гдова, хотя и с трудом, но город свой отстояли, что отражено в летописях. Однако кампания только начиналась, и неудачная осада стала одним из множества ее эпизодов.

Начиная этот конфликт, ландмейстер Бернхард фон дер Борх хотел реализовать концепцию «малой победоносной войны» для решения сугубо внутренних проблем. Дело в том, что в Ливонии он не был полновластным хозяином, но очень хотел им стать, а препятствием к обретению им единоличной власти служил архиепископ Сильвестр Стодевешер.

Спасение христианства от русских

Формально первым человеком Ливонской конфедерации XV века считался глава местного ландмейстерства Тевтонского ордена, назначаемый верховным магистром. Однако имелся в Ливонии и второй центр силы – Рижское архиепископство, обладавшее своей административной территорией и чеканившее собственную монету. Поскольку архиепископов назначали непосредственно римские папы, те вели достаточно независимую от ордена политику, что очень раздражало магистров и ландмейстеров.

Конфликт Стодевешера и фон дер Борха начался из спора о том, кто из них будет распоряжаться в Риге. И тот и другой претендовали на единоличную власть и не собирались идти на уступки, оба проводили хитроумные интриги, достойные «Игры престолов». В частности, Стодевешер вошел в сношения с королем Швеции, тайно пообещав передать ему земли своих вассалов в Ливонии в обмен на вооруженную помощь.

Когда тайное стало явным, и вассалы узнали о планах архиепископа, они тут же переметнулись на сторону ордена. Воспользовавшись этим, фон дер Борх осадил архиепископскую резиденцию, схватил Стодевешера и бросил его в темницу.

Дабы получить обоснование для столь крутого обхождения с наместником бога на земле, фон дер Борх обвинил его в нежелании защищать свою паству от... русских. Мол, Псковская республика втихомолку «отгрызает» у архиепископства куски земли, после чего живущих на них латышей – добрых католиков – насильственно заставляют перекрещиваться в «русскую веру», а Стодевешер смотрит на это сквозь пальцы и никак не препятствует агрессору.

По мнению фон дер Борха, если бы Стодевешер остался во главе архиепископства, «все закончилось бы тем, что вся страна Ливония, утратив христианскую веру, оказалась бы вновь в руках русских схизматиков». Поэтому-то ордену и пришлось пойти на крайнюю меру, сместив Стодевешера ради «спасения христианства».
Следом торжествующий ландмейстер назначил новым архиепископом своего двоюродного брата Симона фон дер Борха и начал распоряжаться в архиепископстве, будто в собственном замке. Подобным самоуправством возмутился папа римский Сикст IV. Недолго думая, он отлучил своевольного ливонца и его сторонников от Церкви и назначил архиепископом Стефана фон Грубе, на что имел полное право.

Братья фон Борхи отказались подчиниться римскому первосвященнику. Но отлучение – веский довод, особенно для средневекового сознания. Бернхард нуждался в каком-то веском доказательстве своей моральной правоты, и чтобы обрести его, решил начать войну с теми самыми «русскими схизматиками», с которыми якобы не желал бороться свергнутый им Стодевешер.

Так орденское войско и оказалось в январе 1480-го под стенами Гдова.

Прогулка не задалась

Открывая военные действия, фон дер Борх попытался обеспечить тылы и отправил два важных письма. Одно – папе Сиксту. В нем ландмейстер всячески расписывал русскую опасность. Дескать, коварные схизматики спят и видят, как им захватить беззащитную Ливонию, и только братья Борхи обладают достаточным авторитетом, чтобы сплотить ливонцев для эффективной обороны. Однако нужно, чтобы папа подтвердил их, Борхов, статус и право распоряжаться в Ливонии, а если этого не случится, великий князь московский завоюет Ливонию, сделает ее своей провинцией и перекрестит всех жителей в православие.

Ландмейстер рассчитывал, что его предупреждение упадет на подготовленную почву – в Риме наверняка уже слышали про энергичного и амбициозного великого князя Ивана III, который вдохновенно сколачивал из разрозненных русских княжеств единую державу. Нарождающаяся Россия представлялась западноевропейцам чем-то большим, смутным, бесформенным и наверняка угрожающим, что стало для ландмейстера благодатным материалом – он с явным удовольствием лепил из него пугало, преследуя собственные цели.

Те же самые доводы Бернхард повторил в письме верховному магистру тевтонцев, прося его замолвить слово перед папой, а заодно – войск и денег на войну с «неверными».

Соседи жили бок о бок уже свыше двух веков и пограничные конфликты между ними были обычным делом. Русские и немцы попеременно набегали друг на друга, «грабили караваны» и заключали временные перемирия, которые с легкостью нарушали. Фон дер Борх полагал, что московский князь не станет вмешиваться в очередную заваруху на землях вассального ему Пскова, будто у него собственных забот мало.

На руку ландмейстеру играло и то, что у Москвы обострился конфликт с ханом Большой Орды Ахматом – он собирался на Русь, чтобы прижать ее к ногтю, как при Батые. Под такой «шумок» можно было пограбить псковские земли, а перед папой в Риме выдать это за великую победу над схизматиками.

В этих рассуждениях закралась крупная ошибка. Ивану оказалось не все равно, и он послал на помощь Пскову войско под началом воеводы Андрея Ногтя-Оболенского. Соединившись с псковскими ратниками, москвичи вторглась в Ливонию, опустошили окрестности Дерпта и вернулись с большой добычей и множеством пленных. Ландмейстер был обескуражен.

Однако вскоре московская рать ушла восвояси – все наличные войска нужны были Ивану III против татар. В этом фон дер Борх увидел новый шанс.

Весной ливонское войско попыталось захватить Изборск, но подоспевшая псковская рать отстояла город. В течение нескольких следующих месяцев на границе шли кровавые столкновения. В августе ливонцы захватили небольшой городок Кобыла, вырезав и угнав в плен 4000 его обитателей – даже спустя несколько десятилетий на том месте красовался пустырь.

Ливонский хронист Бальтазар Руссов сообщал (явно преувеличивая), что Борх собрал огромную силу в «100 тысяч человек войска из заграничных и туземных воинов и крестьян». Так немцы вновь попытались захватить Изборск и Псков, но обе осады провалились. Неудачной оказалась и попытка десанта с кораблей в Запсковье, которую псковичи успешно пресекли. А потом часа весов вновь склонилась на сторону русских.

К концу осени пришло известие о «стоянии на Угре», закончившемся поражением и отступлением хана Ахмата. Ландмейстер сообразил, что скоро его будут бить, начал отводить свое воинство в Ливонию и написал верховному магистру – мол, требуется срочная помощь.

Фон дер Борх особенно напирал на то, что беда грозит не только Ливонии – после ее падения перед лицом русской опасности окажутся и «другие христианские земли». Вот оно, начало столь распространенной сейчас в Европе риторики о «русской угрозе». До фон дер Борха она не применялась, ливонский ландмейстер стал ее изобретателем.

Дедушка умер, а дело живет

Чтобы не обходиться одними лишь письмами, ландмейстер отправил в «турне» одного из своих приближенных – комтура Голдингена Герхарда Малинкродта. Он посетил дворы ряда европейских государей, добрался в итоге до Вены и встретился там с повелителем Священной Римской империи Фридрихом III.

Император настолько впечатлился рассказом ливонского гостя о русских варварах, что на правах верховного владыки германского мира пожаловал фон дер Борху рижскую епархию в ленное владение. В своем указе он обосновал это тем, что лишь фон дер Борх сумеет организовать качественную оборону от схизматиков. Мало того, Фридрих даже вызвался ходатайствовать перед римским папой, чтобы тот наделил ливонского ландмейстера правом назначать рижского архиепископа по своему усмотрению, что сплотило бы Ливонию перед лицом русских.

Но не все коту масленица. Дурное предчувствие фон дер Борха, появившееся у него после известий с Угры, оправдалось: в январе 1481 года русский государь выслал на ливонцев 20-тысячное московское войско под началом воевод Ярослава Оболенского и Ивана Булгак-Патрикеева. К ним присоединилась новгородская рать во главе с великокняжескими наместниками Василием Китаем-Шуйским и Иваном Станищевым. Сын Шуйского – Василий Бледный-Шуйский возглавил в походе псковский полк.

Та зима выдалась снежной, и ливонцы не опасались нападения – думали, что русское наступление начнется весной. Однако внезапно перейдя границу Ливонии, силы Ивана III ударили сразу в трех направлениях, двинувшись на замок Тарваст, на замок Каркус и на замок Феллин. Тарваст и Каркус пали уже через месяц, а 1 марта началась осада Феллина – одного из мощнейших замков в Ливонии.

Бернхард фон дер Борх за день до подхода русских с позором бежал из Феллина в Ригу и едва спасся – его на протяжении 50 верст преследовала новгородская рать, захватившая даже часть ландмейстерского обоза.

Что же до замка, его обитатели, оказавшись под огнем великокняжеской артиллерии (великое княжество Московское славилось своими пушками уже в XV веке), предпочли откупиться и выплатили великокняжеским воеводам две тысячи рублей – сумму по тем временам астрономическую.

Отступая, русские прихватили с собой большую добычу: скот, коней и человеческий «полон».

Бедствия ливонцев усугубились тем, что в переполненном беженцами Ревеле вспыхнула эпидемия чумы. В итоге властям Ливонии ничего не оставалось, кроме как пойти на переговоры, и 1 сентября 1481 года в Новгороде было подписано соглашение о 10-летнем перемирии и сохранении старой границы.

Наученное горьким опытом, правительство Ивана III озаботилось усилением оборонительных сооружений на северо-западных рубежах, в связи с чем в 1492 году началось возведение на реке Нарове, напротив ливонской Нарвы, каменной крепости Ивангород.

В настоящее время эстонские националисты предъявляют претензии на этот город – дескать, исконная территория свободной Эстонии.

Мир 1481-го посеял драконьи зубья будущих войн. Согласно заключенному договору, Дерптское епископство должно было ежегодно уплачивать Пскову так называемую юрьевскую дань (изначальное название Дерпта – Юрьев) в размере одной гривны (это одна немецкая марка или шесть венгерских золотых) с души. Но дань эта никогда толком не выплачивалась, что спустя десятилетия послужило для Ивана Грозного одним из поводов к началу Ливонской войны.

Что до магистра Борха, то некоторое время он продолжал использовать «русскую угрозу» в личных целях, например, когда ему потребовался повод для отказа прибыть в Пруссию для участия в орденском капитуле. Но неудачников никто не любит, и против ландмейстера подняли бунт разочарованные им рижане. Тот ответил вооруженным насилием, но вскоре против него восстали собственные сановники, свергнув и отправив в ссылку в далекий замок. Там спустя несколько лет бывший ландмейстер и скончался.

Но дело его не умерло. Вскоре папский ставленник Стефан фон Грубе, ставший таки архиепископом, принялся вербовать наемников «против русских и наносящих ущерб Церкви». Так фантом «русской угрозы» оторвался от своего создателя и зажил собственной жизнью, оккупируя новые умы.

В самом конце XV века Ганза с подстрекательства ливонцев наложила запрет на продажу «московитам» соли, селитры, серы, железной проволоки, цветных металлов и изделий из них. Поскольку в дальнейшем отношения между Московией и Ливонией ухудшились еще больше, санкционный список расширили за счет доспехов, пороха, коней, оружия (любого) и материалов, используемых в его производстве. Иван III и его дьяки приложили немало усилий, чтобы найти в Европе контрагентов и «диверсифицировать» закупки этих стратегически важных товаров. В частности, удалось договориться с Данией, но это уже другая история, а эта была про то, что ничто не ново в подлунном мире – русофобия и санкции в том числе.

  P.S. По другим данным первыми русофобскую пропаганду начали активно использовать поляки еще в 12 веке. См. Немного об истоках руссофобии и о первых санкциях Запада против русских...