114 лет Астрид Линдгрен. От «Хайль Гитлер!» до «Карлсон похож на русских»

114 лет назад, 14 ноября 1907 года, в Швеции родилась сказочница, заслуженно ставшая родной для детей и взрослых на пространствах Советского Союза. Однако в самые трудные годы нашей страны СССР был для нее совсем не родным.

В 2015 году мир получил доступ к 18 тетрадям в кожаном переплёте, «Военным дневникам», которые Астрид Линдгрен вела в Стокгольме на протяжении всей Второй мировой войны. Многие записи в дневниках касательно нашей Родины шокируют и вызывают праведный гнев. Но на эту историю следует посмотреть под иным ракурсом — как на пример психической реакции талантливого обывателя на пропаганду и на то, что происходит с ним после падения «железного занавеса».

Русское меньшинство в Польше и «страна-агрессор»

В первой половине 40-х годов Астрид Линдгрен не занималась ни писательством, ни политическим активизмом. Она вела тихую обывательскую жизнь в стокгольмской квартире, где позже организуют её музей. Воспитывала детей, читала газеты, слушала радио и делилась своими мыслями с дневником.

«Вчера после обеда мы сидели с Эльсой Гулландер в Васа–парке, и дети играли и бегали вокруг нас, а мы от всей души ругали Гитлера и пришли к выводу, что войны наверняка не будет — и вот, сегодня!» — сделала она первую запись 1 сентября 1939 года.

Несмотря на то, что в юности Астрид (по словам её дочери Карин) один раз проголосовала на выборах за нацистскую партию Швеции, её взгляды сложились как социал-демократические, и никаких симпатий к идеям Гитлера она действительно не испытывала. Впрочем, есть сомнения, что в тот момент она их хорошо понимала. Будущий автор «Малыша и Карлсона» не могла представить, что всё написанное далее в её дневнике станет точным отражением процессов, происходящих в головах современной творческой интеллигенции XXI века, замкнутой в своём выдуманном, полном суеверий и некомпетентных суждений уютном обывательском мирке, оторванной от реальных политических процессов.

«Сегодня русские тоже вошли в Польшу «чтобы защитить интересы русскоязычного меньшинства». Польша уже так стоит на коленях, что они наверняка думают отправить парламентария в Германию», — написала она 17 сентября.

Как же это суждение перекликается с тем, что уже 30 лет говорит либеральная публика в России и националистическая на Украине. Взятое односторонне, всё так и представляется — Россия нашла предлог для вторжения в независимую Польшу в трудный для той момент борьбы с гитлеровцами. Знала ли Линдгрен, что советские войска дошли исключительно до линии Керзона, т.е. до установленной на международной конференции границы между Польшей и Россией после Первой мировой войны? Знала ли Линдгрен, что советские войска вошли не в Польшу как таковую, а на земли Западной Украины и Западной Белоруссии, захваченные Польшей в результате войны 1920 года? Знала ли Линдгрен, что таким образом воссоединились силой разделённые украинский и белорусский народы? Знала ли Линдгрен, что внезапно ставшая «жертвой» Польша буквально пару лет назад делила вместе с нацистской Германией территории Чехословакии и чуть ли не до последнего момента имела совместные с Гитлером планы касательно агрессии против СССР? Скорее всего, нет. При этом данная информация не была никаким секретом. Но обыватель не интересуется такими вещами, зато потом делает некомпетентные выводы этического характера, а недобросовестные политики в своих целях выставляют их как проявление «совести нации». Слава богу, такая судьба не постигла дневники детской писательницы, но мы знаем много произведений в т.ч. отечественных авторов с точно такими суждениями, которые стали таранами для разрушения государства («империи зла») в руках заинтересованных лиц.

3 октября Линдгрен записала следующее: «Россия — страна, которая извлекает самые большие выгоды из этой войны. Когда немцы раздавили Польшу, тогда только русские маршируют и получают свою часть добычи, и часть совсем не малую. Предполагается, что немцы этому не очень рады, но они должны делать хорошую мину при плохой игре. [...] Здесь, дома, приходится бороться с раздражающими мелочами. Например, невозможно найти белых ниток. Мыло можно купить только четверть кило за раз».

Отсюда просто один шаг для вывода о том, что войну развязал Советский Союз ну и конечно — Сталин хуже Гитлера. Очень показательно, что, переживая о марширующих армиях, добыче и раздавленных государствах, обыватель тут же страдает от того, что за один раз нельзя купить столько мыла, сколько хочется. Потрясающая психологическая деталь.

«Хоть с чёртом, но против большевиков!»

Однако про польские, относительно далёкие от Швеции проблемы Астрид Линдгрен пишет не слишком эмоционально, просто констатирует факт и обозначает пару своих мыслей по этому поводу. Зато то, что рядом, под боком, вызывает настоящую истерику. 30 ноября 1939 года начинается война Советского Союза с Финляндией.

«Боже, Боже! Почему ты оставил меня? — вопрошает небеса писательница. — Даже жить больше не хочется! Сегодня русские бомбили Гельсингфорс и другие финские города. Одновременно они вторгаются на Карельский перешеек, но там, похоже, удар отбили. [...] русские хотят драться — и теперь они начали, несмотря на то, что против них всё мировое общественное мнение».

И ведь снова то же самое — страна-агрессор. Линдгрен не знала, что в 1918 году финские «белые» с помощью немцев и шведов (да, её соотечественников шведов) утопили в крови рабочее восстание? Она не знала о «клятве меча» Маннергейма и его призыве захватить у России Восточную Карелию, никогда не входившую в состав княжества Финляндского? Она не знала, что в ходе интервенции в 1920 году Финляндия захватила у России Печенгскую волость и ряд островов? Она не знала о том, что националистическое правительство Маннергейма поддерживало карельских сепаратистов и вынашивало планы создания т.н. Великой Финляндии? Она не знала, что целый год, готовясь отражать нападение Германии, СССР вёл с финнами переговоры сначала о совместных действиях в случае высадки гитлеровцев на территории Финляндии, затем об аренде нескольких финских островов для постройки там оборонительных укреплений, а затем об обмене пограничными территориями, чтобы отодвинуть границу от Ленинграда, и во всём получил отказ? Немного иначе выглядит после этого фраза «русские хотят драться», не так ли?

18 февраля 1940 она размышляет: «Финны и многие шведы считают, что для Швеции самым умным было бы сейчас же взяться за оружие, потому, что это идиотство думать, что Россия, в случае разгрома Финляндии остановится у Турнеэльвен. [...] Проклятая Германия! если бы мы только могли остаться в покое и помочь финнам (в их борьбе) против русских...»

Здесь рассуждения о том, что СССР после захвата Финляндии обязательно нападёт на Швецию, обоснованные не более, чем современная украинская истерика о Путине, который после Крыма и Донбасса вторгнется чуть ли не в Киев. А Германия проклятая не потому, что там нацизм, политические репрессии, гетто и еврейские погромы, но потому что её угроза не позволяет Швеции объявить войну Советскому Союзу. Обывательское, одностороннее, представление о гуманизме и справедливости может приобретать чудовищные формы. И конечно, очень много классического обывательского из серии «Швеция не должна стать полигоном для битвы двух гигантов — России и Германии». Нацизм не видится писательнице как какое-то особенное зло, ради борьбы с которым можно и нужно временно пожертвовать своей уютной норкой.

«Пока никто не знает, на каких условиях Россия хочет заключить мир, и Финляндия не в такой ситуации, что вынуждена идти на неприемлемые условия, — пишет Линдгрен 12 марта. — На самом деле, все условия „неприемлемые‟, потому что с какой стати Россия должна получить хоть пядь финской земли?».

А с какой стати Финляндия получила российскую землю в 1920-м? Наверное, потому что война, в которой один побеждает, а другой проигрывает. На следующий день наступил мир, люди перестали убивать друг друга, но писательница не уверена, что надо радоваться.

«Всё равно я не думаю, что кто–то сегодня радуется. Сначала я обрадовалась немножко, но потом это быстро прошло. Русские получают на 30 лет Ханко и будут там строить военно-морскую базу. [...] Хорошо, когда думаешь, что больше не убивают женщин и детей, но горько, всё равно горько».

В сухом остатке выходит, что интеллигента-гуманиста не радует прекращение смертоубийства и возведение базы для защиты против нацистов. Квинтэссенцией таких взглядов стал текст, записанный Линдгрен 18 июня, почти за год до нападения фашистов на Советский Союз:

«Ослабленная Германия означает для нас, шведов, лишь одно: русские сядут нам на шею. А если уж на то пошло, то лучше я буду всю оставшуюся жизнь кричать „Хайль Гитлер!‟, чем иметь здесь, в Швеции, русских. Ничего более отвратительного я не могу себе и представить».

«Хоть с чёртом, но против большевиков!» — говорил перешедший на сторону Гитлера, а затем заслуженно повешенный атаман Краснов. Астрид Линдгрен была домохозяйкой, а не атаманом, а Швеция осталась нейтральной. Может быть, именно это спасло её от преступления. И как же удивляет, что такое говорит человек, который уже знал о том, что нацисты делают с евреями.

«Но, когда я читаю об этих несчастных евреях, меня охватывает ненависть к немцам, которые думают, что они могут топтать все другие народы», — пишет она 1 февраля.

«Несчастные» нацисты

А 22 июня, в день нападения фашистов на СССР, у Линдгрен происходит раздвоение сознания:

«Странно, что теперь надо быть за Германию. Будет затруднительно быть на стороне Германии и против России, и на стороне Англии против Германии».

Действительно странно и затруднительно, но у неё получится. 28 июня, когда Советский Союз уже потерял 400 000 солдат (16% от всего населения Швеции в то время), а фашисты вошли в Минск писательница в уютной квартире в столице невоюющей страны рассуждает о том, что «национал-социализм и большевизм — это, приблизительно, как два динозавра, схватившиеся друг с другом. Неприятно быть на стороне одного из динозавров, но в этот момент не остаётся ничего иного, кроме как желать, чтобы Советы были прижаты, как следует [...]».

1 января 1942 года Линдгрен продолжает переживать за нацистов, которым «похоже, не весело». «Несмотря ни на что, мы должны вздыхать и надеяться: Германия должна выстоять против России! А иначе что будет?». И тут же другая запись: «В Норвегии на днях расстреляли 11 норвежцев. Трудно не желать поражения Германии, исходя из чистого чувства самосохранения». Как так? Зная, что творят немцы на оккупированных территориях, желать им победы?

5 июля Линдгрен вдруг поняла, что блицкриг не удался, «[...] немецкая армия вмёрзла в землю и претерпела ужасные мучения. И весеннего наступления, которым столько хвалились, никто, практически, не увидел [...]». Действительно, какая жалость. А хотелось увидеть?

И вот, 24 января 1943 года, «немецкие войска окружены под Сталинградом, за который ведутся безумные бои». А писательница страдает о бедных замерзающих немцах. Страдает, несмотря на евреев, на расстрелы в Норвегии, о которых она совсем недавно писала.

«[...] Под Сталинградом эти несчастные солдаты сидят в земляных норах, а вход в них взяли на мушку русские снайперы. А в России сейчас холодно. Бедные люди, что я могу сделать, если мне жалко и этих немецких солдат, когда они так ужасно страдают, даже если я ненавижу нацизм и все жестокие преступления, совершённые немцами в оккупированных странах».

Ненавижу расизм и негров — звучит это примерно так. Что сделать? Может быть, пожалеть уже погибших к тому времени несколько миллионов русских? Может пожалеть тех, кто жил и трудился в разрушенном немецкими бомбёжками Сталинграде? Они меньше страдали, чем «несчастные» немцы, серьёзно? Нет, таких мыслей у «гуманистов» не возникает.

«И получит ли большевизм со всем, что это значит в виде террора и притеснений, простор для своих действий в Европе? Может быть, те, кто лишился жизни в этой войне, и есть самые счастливые...», — вопрошает писательница 6 августа, видимо считая себя несчастнее погибших под Москвой, Сталинградом, в ходе блокады Ленинграда (в которой и финны поучаствовали), подо Ржевом, сгоревших заживо в Хатыни. Про крематории Освенцима она тогда ещё знать не могла.

Поражает и запись от 24 октября:

«Вчера я читала письмо одного датского еврея. Автор приводит имя человека, которому гестапо, якобы, вырвало ногти, чтобы он выдал своих товарищей по нелегальной деятельности. [...] Далее, он приводит имена нескольких 80-летних еврейских женщин, которых немцы во время транспортировки из Польши будто бы сталкивали в трюм корабля, чтобы они разбились насмерть. [...] Далее автор письма утверждал, что 11-летних еврейских девочек вывозят из Дании в германские бордели. Единственно, что остаётся, — надеяться, что это неправда».

Слышите, надеяться, что это неправда. Это же первое, что услышала Линдгрен о преступлениях нацистов, да? Они хорошие, они так не могут. Зато какие-то сообщения о том, что русские якобы вывезли сотни тысяч человек из Прибалтики в Сибирь в вагонах для скота, воспринимаются ею на веру. Как так? Когда немцы бомбили Сталинград, писательница волновалась за мёрзнущих «бедных» немцев, а когда англичане стали бомбить Берлин, 29 ноября она написала, что «ужасно думать» о том, как «разрушают квартал за кварталом».

6 февраля 1944-го «русские подошли почти вплотную к границе Эстонии, и эстонцы бегут массами. В Финляндию и Швецию. [...] Всё что угодно лучше, чем попасть в руки русских». То есть гитлеровская оккупация лучше? Или имелось в виду, что бежали те эстонцы, которые совершали преступления вместе с немецкими нацистами? Тогда да, им в руки русских лучше было не попадаться.

19 июля «льётся кровь, людей калечат, горе и отчаяние повсюду. А меня это всё не волнует. Меня интересуют только мои собственные проблемы. [...] Представители финского правительства были у Риббентропа и ещё больше закрепили союз с Германией. В связи с этим США разорвали с Финляндией дипломатические отношения». Кто молодец, Финляндия, воевавшая на стороне Гитлера и морившая блокадой людей в Ленинграде, или США, которые наконец-то, под занавес войны, разорвали с ней отношения? Связан ли уход в мир собственных проблем именно с тем, что страстно поддерживаемая Линдгрен Финляндия оказалась не такой белой и пушистой, как ей представлялось? Вероятно, да. Обыватель часто теряет ориентир и уходит от реальности во внутренние переживания, когда то, во что он верил, оказывается ложью. Потому что, признав свою неправоту, придётся нести ответственность. Хотя бы перед самим собой.

26 ноября — «Гитлер молчит и молчит, [...] а народ громко скулит перед шестой военной зимой и, конечно, нуждается в слове Фюрера». Несчастные немцы, которым так нужна моральная поддержка со стороны фюрера. Впрочем, скоро он никого уже поддержать не сможет.

Всё не так, как представлялось

Война закончилась. Астрид Линдгрен написала всеми любимые «Пеппи Длинныйчулок», «Калле Блумквиста», «Расмуса-бродягу» и конечно «Карлсона», а, прямо скажем, неприличный дневник остался неизвестной никому рукописью.

«Малыш и Карлсон» был опубликован в Советском Союзе, который она так боялась и который, она надеялась, будет «прижат как следует» Гитлером, всего через два года после публикации в самой Швеции. Говорят, 80% изданий «Карлсона» выпущены в СССР и России. В 80-х Линдгрен написала письмо советским детям, в котором объясняла популярность Карлсона в СССР тем, чем «в нём есть что-то русское, славянское». А потом она просто взяла и приехала в Советский Союз. И всё было хорошо.

Прошедшие лет 10 назад слухи о том, что Линдгрен дружила с Герингом, и Карлсон списан с шефа Люфтваффе, оказались беспочвенными. Нет никаких подтверждений, что писательница вообще когда-либо встречалась с Герингом. Да и когда она могла это осуществить? Живя в глухом шведском селе с родителями или в стокгольмской квартире с мужем и детьми? Что могло в ней заинтересовать Геринга, если до 1945 года она не написала и не издала ни одного произведения?

Уже после публикации скандальных дневников, внук Линдгрен Олаф Нюман и её правнук Иохан объясняли слова писательницы о том, что «лучше до конца жизни говорить „хайль Гитлер‟, чем быть под русскими» тем, что она боялась коммунистов больше, чем нацистов, поскольку не обладала достоверной информацией:

«Уже после войны отношение к русским у бабушки поменялось — она даже приезжала в СССР с визитом в 80-е годы, тем более что у вас её книги пользовались огромной популярностью. Из-за железного занавеса мы многого не знали — например, ни бабушка, ни мы никогда не видели советский мультфильм про Карлсона, так любимый русскими».

Может быть «Военные дневники» Астрид Линдгрен станут наукой для тех, кто сегодня на улицах и в соцстях решает, кто герой, а кто преступник, кто патриот, а кто сепаратист, кому жить, а кому умереть. Потому что, когда падёт «железный занавес», всё может оказаться не таким, как представлялось.

Павел Волков